Журнал «Архитектура и строительство» (ООО «Издательский Дом Сорокиной», Омск)
Перепечатка — с письменного разрешения редакции
Владимир Маяковский.
ЛЕВЫЙ МАРШ
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!

Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!

Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!

Там
за горами горя
солнечный край непочатый.
За голод
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются леевой,-
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!

Глаз ли померкнет орлий?
В старое станем ли пялиться?
Крепи
у мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!

«Марксизм дает человеку правильную ориентацию в истории, конструктивизм даст правильную ориентацию в пространстве» – писал в 23-ем году архитектор Л. Лисицкий. В 25-ом, подтверждая слово делом, на Красной площади возводят по его проекту огромную трибуну в виде молота и серпа. Конструктивизм, провозгласивший реальный, а не «абстрактный» переход от изображения к конструированию – единственное большое авангардное направление, которое пришло из России в Европу, а не наоборот.
Хотя провозвестниками нового течения все-таки стали стеклянный павильон для первой Всемирной выставки в Лондоне (1851, мебель «тонет» (1850–1870-е гг. ) и знаменитая Эйфелева башня, возведенная для Всемирной выставки в Париже 1889 г. Одним из первых архитекторов-конструктивистов был француз Тони Гарнье (1869-1948), автор проекта «Индустриального города» (1901–1904) и Олимпийского стадиона в Лионе (1913-1916), другим – немецкий архитектор и дизайнер Петер Беренс (1868-1940). Эти мастера и их последователи стали использовать железобетон, обладающий способностью выдерживать значительную нагрузку на растяжение. С помощью этого материала стало возможным свободно комбинировать объемы, далеко выступающие за границы опор и как бы висящие в воздухе. Это создавало особую напряженную выразительность, привносило в композицию качества экспрессивности. Почву русскому конструктивизму создали нигилизм революционного авангарда и романтика утопических идеалов «тотального конструирования жизни». В. Маяковский с гордостью писал в журнале «ЛЕФ» («Левый фронт»): «Впервые не из Франции, а из России прилетело новое слово искусства – конструктивизм, понимающий формальную работу художника только как инженерную, нужную для оформления всей нашей жизни... Здесь не возьмешь головной выдумкой. Для стройки новой культуры необходимо чистое место... Нужна Октябрьская метла». Конструктивисты – братья Веснины, М. Гинзбург, И. Леонидов, Л. Лисицкий, К. Мельников, В. Татлин – отрицали традиционный художественно-образный подход к формообразованию. А. Веснин, к примеру, утверждал, что «вещи, создаваемые современными художниками, должны быть чистыми конструкциями без балласта изобразительности». В 1924 г. вышла в свет книга М. Гинзбурга «Стиль и эпоха» – манифест советского конструктивизма. В. Татлин (1885-1953), художник-авангардист, человек оригинального склада ума, еще в 1914 г. создавал свои «контррельефы» – нечто среднее между рельефом, коллажем и кубистической живописью. В 1919-1920 гг. он работал над моделью Памятника III Интернационалу, наклонной спиральной башни, сделанной, по его словам, из «железа, стекла и революции». Ее прозвали «Башней Татлина», она так и осталась в модели, потому что ее постройка была неосуществима.
В «первую рабочую группу конструктивистов», созданную в 1921 г. в ИНХУКе в Москве, входили А. Ган, К. Иогансон, К. Медунецкий, А. Родченко, братья Стенберги, В. Степанова. Их декларации отличались амбициозностью, политизацией и наивным видением будущего. В 1925 г. возникло «Объединение современных архитекторов» («ОСА»), его председателем стал А. Веснин. В 1926 г. стал выходить журнал «Современная архитектура» («СА»). А. Ган заявлял: «Советский строй и его практика – единственная школа конструктивизма... Наш конструктивизм поставил ясные цели: найти коммунистическое выражение материальных сооружений». И далее: «Советский конструктивизм – стройное дитя индустриальной культуры, которое высвободила пролетарская революция».
Судя по тогдашним дискуссиям, конструктивистов волновали не только проблемы жизненного и производственного пространства т.е. облика складывающейся социальной системы, но и возможные противоречия внутри самой этой системы. Много говорилось о взаимоотношениях структуры и функции. Если структура становится важнее функции, не важно где – в обществе или в архитектурном здании, начинается кризис и через некоторое время эта самодостаточная структура обречена пасть под воздействием новой функции, которая, угаснув тут, приходит извне, из региона, более удобного для её функционирования. Но и функция в чистом виде, не найдя для себя структуры, распыляется и уступает место пришедшей извне структуре, пускай и чужеродной характеру этой функции. «Золотое» соотношение двух этих понятий конструктивисты считали важнейшим достижением в любом деле, будь то социалистическая организация общества или строительство жилья для нового пролетарского поселка. Однако подмена композиционного начала придуманной, декларативной конструктивностью приводила к тому, что вместе с художественным содержанием из искусства конструктивизма «выпал сам человек». Новая идеология, стремившаяся преобразовать жизнь в строго регламентированный технологический процесс, действительно могла превратить, как точно сформулировал Ле Корбюзье, дом – в «машину для жилья», стул в – «аппарат для сидения», а вазу – «в емкость».
Конструктивистский стандарт входил в противоречие с принципом антропоморфизма, положенным в основу европейской культуры. Человек больше не был «мерой всех вещей». Об архитектурном сооружении Ле Корбюзье говорил: «Дом представляет собой объект, поставленный на землю посреди пейзажа», как будто заранее известно, что он будет чуждым природе.
Среди проектов советского конструктивизма выделяются оригинальные, например, собственный дом архитектора К. Мельникова в Москве, в Кривоарбатском переулке – это необычное планировочное решение из двух врезанных друг в друга цилиндров. Другой архитектор, И. Леонидов, выдвинул непревзойденную по нигилизму идею возведения в самом центре Москвы, на Красной площади, «генерал-доминанты» – огромной башни Наркомтяжпрома, намного превосходящей по высоте все кремлевские соборы вместе с колокольней Ивана Великого! Гипноз идеологии был столь силен, что талантливый мастер искренне верил: созданный им «инструмент, введенный в тонкую и величественную музыку архитектуры Красной площади», будет по своей художественной ценности «ведущим», поскольку выражает «гордость нового человека». Проект остался на бумаге, но в 1924 г. Красную площадь украсил Мавзолей В. Ленина, созданный в неоклассически-конструктивистских формах по проекту архитектора А. Щусева.
По мере реального строительства советского государства становилось ясно, что конструктивизм, как и дореволюционный футуризм с его анархистскими идеями, «не ко двору». Конструктивизм 1920-х гг. постепенно вытеснялся более социально ориентированным функционализмом 1930-х гг.
Поэтому конструктивизм, на глазах «испарявшийся» из жизни, переместился в область бумажных проектов и не имеющих шанса замыслов, и мгновенно обрел там все те черты, которыми изначально не обладал, но которыми отличались все предыдущие, дореволюционные по происхождению, авангардные направления – капризность, нарциссизм, неразличимость эстетического прозрения и пустого, если не болезненного, фантазирования. Таковы «поздние» и «подпольные» проекты официально умолкнувших авангардистов конца 30-ых: многоэтажные города с «цветущими» и «промышленными» этажами, самодостаточные дома-коммуны нереального размера, аэрогорода, парящие над морем, и даже «Сатурний» – единый город человечества, вращающийся обручем вокруг земного шара.
Омск, в силу политических причин, особенно из-за ликвидации статуса «столичного» города, пропустил архитектурную революцию. Рев 20-х, так широко материализовавшийся в Екатеринбурге-Свердловске и Новониколаевске-Новосибирске, в бывшей столице Степного края и России отозвался слабым эхом. Его жесткую геометрию, с полукруглыми эркерами с горизонтальными или вертикальными полосами окон можно проследить в корпусе Ветеринарного института, института физкультуры, банно-прачечного комбината по ул. Маяковского, в решении внешнего угла жилого дома на пересечении улиц Маяковского и Маркса, в эклектике жилого дома по ул. Ленина (за Драмтеатром). Некоторые из реализованных проектов стали не просто эхом, а эхом эха, появляясь отдельными элементами в неоклассицизме 30-х годов. Впрочем, конструктивизм оказался «живее всех живых». Его функционализм, выразительность и эффектность форм по сей день остаются востребованными современными архитекторами и застройщиками.{jcomments on}